– Помнишь, что я тебе говорила про пастухов в Пастушьих Кустах?

– Ты сказала, что мне лучше бы с ними не встречаться, даже о них не спрашивать, и что есть вещи, о которых мне, вероятно, лучше не знать.

– Молодец. А теперь прибавь к списку этих вещей еще и Подмирную ветку.

По проходу к ним шла д'Верь. Ричард сразу заметил, что она улыбается.

– Эрл согласился нам помочь. Пошли. Он ждет нас в библиотеке.

Ричард был почти горд тем, что не спросил: «В какой библиотеке?» или не указал, что в поездах библиотек не бывает. Чем дольше он тут находился, тем большее готов был принимать за чистую монету. Он просто обошел вслед за д'Верью пустой трон и через дверь купе попал… в библиотеку.

Это была огромная каменная зала с высоченным дощатым потолком. Все стены расчерчены полками. Каждая полка заставлена всякой всячиной. Да, книги тут были. Но помимо них полки загромождали самые разные вещи: теннисные ракетки, хоккейные клюшки, зонтики, лопата, ноутбук, деревянная нога, несколько кружек, десятки ботинок, бинокль, средних размеров бревно, шесть кукол-рукавичек, различные CD-диски, старинные и современные грампластинки, видео– и аудиокассеты, игральные кости, игрушечные машинки, разномастные вставные челюсти, часы, фонарики, набор из четырех глиняных гномов для сада (два рыбачат, один стоит с мечтательным лицом), стопы газет, журналов, путеводители, трехногие табуретки, коробка сигар, пластмассовая кивающая восточноевропейская овчарка, носки… Подлинное царство утерянных вещей.

– Это его настоящие владения, – пробормотала Охотник. – Вещи утерянные. Вещи забытые.

В каменной стене имелись узкие окна. Через них Ричарду была видна лязгающая тьма и мелькающие фонари в туннелях.

Эрл сидел, раздвинув ноги, на полу, гладил волкодава, почесывал его под подбородком. Рядом со сконфуженным видом стоял шут. Увидев гостей, эрл, уцепившись за шута, с трудом поднялся на ноги. Собрал морщинами лоб.

– Ага. Вот и вы. Так, была какая-то причина, почему я попросил вас сюда прийти… сейчас вспомню.

Он потянул себя за рыжевато-седую бороду – странно мелкий жест для такого огромного человека.

– Ангел Ислингтон, твоя светлость, – вежливо напомнила д'Верь.

– Ах да. У твоего отца было, знаешь ли, множество идей, все твердил про перемены. То и дело спрашивал у меня совета. Но я переменам не доверяю. Я послал его к Ислингтону. – Он умолк, моргнул единственным глазом. – Я тебе это уже говорил?

– Да, твоя светлость. Но нам-то как попасть к Ислингтону?

Гигант кивнул, будто она сказала нечто глубокомысленное.

– Только один раз коротким путем. А после длинным путем вниз. Опасным.

– И каков же короткий путь? – терпеливо спросила д'Верь.

– Нет-нет. Нужен открывающий, чтобы им пройти. Путь годится только для семьи Портико. – Он опустил ей на плечо огромную лапищу. Потом его пальцы скользнули к ее щеке. – У меня тебе лучше будет. Согреешь старика ночью, а? – Ощерившись, он стариковскими пальцами погладил ее спутанные волосы.

Охотник сделала шаг к д'Вери, но девушка подняла руку, жестом показывая: еще рано. Не сводя глаз с эрла, д'Верь сказала:

– Но я и есть старшая дочь лорда Портико, твоя светлость. Как мне попасть к ангелу Ислингтону?

Ричард поймал себя на том, что восхищается д'Верью: как же ей удается не терять терпения, видя, как эрл явно проигрывает в битве с синдромом Альцгеймера.

Эрл серьезно подмигнул единственным глазом – точь-в-точь склонивший голову набок старый сокол. Убрал руку с ее волос.

– Верно. Верно. Дочь Портико. Как твой милый папа? Надеюсь, в добром здравии? Отличный человек. Добрый человек.

– Как нам попасть к ангелу Ислингтону? – повторила свой вопрос д'Верь, на сей раз ее голос дрогнул.

– Гм-м? С помощью «Ангелуса», разумеется.

Ричард вдруг представил себе, как выглядел эрл шестьдесят, восемьдесят, пятьсот лет назад: могучий воин, коварный стратег, любимец женщин, надежный друг, устрашающий враг. Все это еще скрывалось где-то под увечьями, нанесенными временем. Вот почему происходящее было столь ужасно и столь печально.

Эрл порылся на полках, отодвигая в сторону авторучки и курительные трубки, рогатки и карты, маленьких горгулий и сухие листья. Потом, как случайно наткнувшийся на мышь престарелый кот, схватил небольшой свиток, который протянул девушке.

– Вот тебе, красавица, – сказал он. – Тут все черным по белому написано. И, полагаю, нам лучше подбросить тебя туда, куда тебе нужно попасть.

– Подбросить? – не поверил своим ушам Ричард. – На поезде?

Эрл огляделся в поисках того, откуда раздался вопрос, остановил взгляд на Ричарде и улыбнулся во весь рот.

– Брось, невелика важность, – пророкотал он. – Для дочери Портико нам ничего не жалко.

Д'Верь крепко – победно – сжимала в кулачке свиток.

Ричард почувствовал, что поезд сбавляет ход, потом его, Охотника и д'Верь вывели из каменной залы назад в вагон.

Поезд тормозил, и Ричард выглянул на платформу.

– Прошу прощения, какая это станция? – спросил он.

Двери поезда оказались как раз против таблички, которая гласила: британский музей. Почему-то эта странность стала последней каплей. Он мог смириться с существованием твари по имени Осторожно-Зазор, и Эрлова двора, и даже его странной библиотеки. Но, как любой лондонец, он же знает схему метро, черт бы ее побрал! Это уж слишком.

– Станции «Британский музей» не существует, – твердо сказал он.

– Не существует? – пророкотал эрл. – Тогда… м-м-м… вам нужно быть очень осторожными, когда будете сходить с поезда. – На этом он радостно гоготнул и хлопнул по плечу своего шута. – Ты это слышал, Тули? Я отпускаю шутки не хуже тебя.

Шут улыбнулся – самой хмурой улыбкой на свете.

– Живот у меня вот-вот надорвется, ребра треснут, и хохота мне ни за что не сдержать, дядюшка, – ответил он.

С шипением открылись двери.

– Спасибо, – улыбнулась эрлу д'Верь.

– Идите-идите, – замахал огромный старик, выпроваживая д'Верь, Ричарда и Охотника из теплого дымного вагона на пустую платформу.

Потом двери закрылись, поезд тронулся, и Ричард обнаружил, что пялится на табличку, которая – сколько бы он ни моргал, сколько бы ни отводил взгляд и ни переводил его снова, чтобы застать ее врасплох, – упрямо гласила:

Глава восьмая

Был ранний вечер, и безоблачное небо мутировало из темно-синего в сумрачно-лиловое с мазками огненно-оранжевого и лаймово-зеленого над Паддингтоном в четырех милях к западу, где недавно – во всяком случае, с точки зрения обзора Старого Бейли, – село солнце.

Небеса, с некоторым удовлетворением думал Старый Бейли. Никогда не бывает двух одинаковых. Ни днем, ни ночью. Старый Бейли считал себя знатоком небес, а вот эти были особенно хороши. На сегодняшнюю ночь Старый Бейли разбил свою палатку на крыше здания напротив собора Святого Павла в центре лондонского Сити.

Он любил собор Святого Павла – вот уж что, во всяком случае, за последние триста лет мало изменилось. Собор был построен из белого портлендского камня, который на задымленном лондонском воздухе постепенно почернел от сажи и грязи, а теперь, после чистки Лондона в семидесятых, снова стал более или менее белым, но все же остался старым привычным собором.

Об остальном лондонском Сити Старый Бейли такого бы не сказал. Оторвавшись от созерцания любимых небес, он заглянул за край крыши и перевел взгляд на залитую натриевым светом мостовую внизу. Ему были видны прикрепленные к стенам камеры видеонаблюдения и немногие машины, а еще – один запоздалый служащий, который, закрыв дверь конторы, поспешил к станции метро.

Бр-р! От одной мысли о том, чтобы спуститься под землю, Старого Бейли передернуло. Он был крышный человек и этим гордился, так давно бежал от мира на уровне земли…

Старый Бейли еще помнил те времена, когда в лондонском Сити действительно жили, а не только работали: жили и вожделели, хохотали до упаду и строили дома впритирку один к другому, и каждый был полон людских голосов. Ба, да ведь шум, грязь, вонь и песни из проулка неподалеку (известного тогда, во всяком случае – среди простого люда, как Дерьмовый переулок) стали в свое время легендой. Теперь в Сити никто не жил. Он стал холодным и безрадостным пристанищем офисов и контор, людей, которые работали днем, а по вечерам уезжали к себе домой куда-то еще. Здесь уже не место для жизни. Старый Бейли даже тосковал по вони.